Но, Бог спас русского Царя, а вместо одного павшего — встанут сотни лучших сынов и дочерей Отечества и, в ответ на это неслыханное преступление, народ России ещё теснее сплотится под знаменем борьбы с германскими захватчиками!

В ответ на это подлое злодеяние я, Николай Второй, Верховный Главнокомандующий, Император Российский, Царь всея Руси и прочая, заявляю:

Чтоб не случилось — мы никогда не сдадимся и, ни за что не признаем себя побеждёнными! Мы пойдем до конца, мы будем сражаться с растущей уверенностью в наших душах и растущей силой в наших руках — на земле, на воде, в воздухе и под землёй — если понадобится! Мы будем защищать нашу Россию до конца, какова бы ни была цена — чего бы, это нам не стоило!

И даже, если так случится — во что я ни на мгновение не верю, что наша с вами страна будет порабощена и, народ русский будет умирать с голода и зверств захватчиков:

МЫ, НИКОГДА НЕ СДАДИМСЯ!!!

Даже, тогда наша Империя будет продолжать сражение в партизанских отрядах! Мы будем драться с оккупантами на побережьях, мы будем драться в портах, мы будем биться в горах, мы будем драться в лесах, полях, на улицах и в каждом доме! До тех пор — пока, ни одной ноги захватчика, даже самого его духа, не останется на Русской земле!

НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ — ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ, ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!!!

Крики и аплодисменты были такими громкими, что у меня опять закружилась перевязанная голова, я побледнел и пошатнулся…

Лейб-медик Фёдоров, вовремя заметил это и безапелляционно, не слушая никаких возражений, силой увёл меня с балкона — иначе я б наверное в обморок хлопнулся, как красна девица.

Ещё один, вот… С которым, приходится строить «новое общество».

Ну, что поделаешь: как медик, он вполне себе на высоте! Да и, совместный наш проект по «антибиотику», уже реализуется. А что болтает слишком много, так уже поговорил с ним! Пообещав первые опыты проделать над ним — а не над бедными жидами-шпионами, что он тайком выпрашивал у генерала Брусилова — вместо дорогих эфиопских обезьян.

Далее, на вопросы журналистов и прочих, отвечал мой пресс-секретарь подполковник Навоев. Присутствующие узнали множество второ- и третьестепенных по важности подробностей, на большинство же, был стандартный ответ: «Сведения не подлежат огласке по причине приводящихся следственных мероприятий» или просто — «без комментариев».

Затем, пока не очухались — новая сенсация: был оглашён и по всем информационным агентствам и средствам массовой информации разослан мой «Манифест об отречении с отсрочкой».

Следом — указы о демократических реформах, о введении на всей территории Империи режима чрезвычайного положении, об милитаризации промышленности, об особой подсудности во время действия режима чрезвычайного положения, об персональной ответственности за невыполнение указов Верховного Главнокомандующего…

Указ об отмене «сухого» закона, наконец!

На панихиде по усопшим и молебне по здравствующим я тоже — сославшись на плохое самочувствие, отсутствовал… Тем более, что об отделении Церкви от государства уже объявили.

На следующее утро, когда меня брил и поправлял модный уже и в Европе «Имперский полубокс», мой парикмахер, спросил у него:

— Что в народе говорят, Алексей Николаевич?

— Народ, Ваше Императорское Величество, ликует: говорят — раз водку продавать разрешили, значит — война скоро кончится!

Подивился такой «народной примете» и с лёгким вздохом подумал: «Эх… Оправдать бы…».

Британский посол Джордж Бьюкенен, прибыл в расположение Ставки Верховного Главнокомандования — в Могилев то бишь, самым первым: такое ощущение — что он уже «на чемоданах сидел» и, проявляя неприличествующую настойчивость — ещё до этого официального мероприятия, добивался в Генеральном Секретариате личной встречи со мной. Я, наотрез отказывался — даже не считая нужным объяснить причины.

Пора объяснить этим джентльменам, что здесь не экваториальная Африка!

Однако, как только князь Кудашев был назначен Министром иностранных дел — вместо безвременно покинувшего нас Сазонова и, заодно моим «товарищем» — как Председателя Совета министров, я первым делом попросил его встретиться именно с британским посланником:

— Николай Александрович! Вы владеет дипломатическим языком?

— Думаю — да, Ваше Величество.

— Тогда, как можно дипломатичнее, объясните этому кондому — сэру Бьюкенену, что у меня имеется некая «бомба» — могучая взорвать его хитродолбанную Антанту, к такой-то — их покойной королеве Виктории, матери! Пускай передаст всем своим сэрам, пэрам и прочим мэрам: чтоб сидели на попе ровно и, боялись лишний раз слово корявое в мою сторону ляпнуть! Пусть не мешают мне, хотя бы до конца этой — развязанной ими же чёртовой войны и, тогда я возможно не буду мешать им!

Задумался было, но тотчас — не задавая лишних, да и не нужных вопросов:

— Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!

— Только очень дипломатично передайте, князь! Вежливо, но достаточно внятно — как кастетом в лайковой перчатке по наглой британской морде.

Наконец, навестил ту самую — «некую бомбу», одного моего хорошего знакомого по одной жестячной заварушке… Ээээ… По эпичной сортирной битве, хахаха! Одноухого джентльмен-капитана, то есть.

Вытащив из горящего особняка губернатора Пильца, от которого к вечеру остались лишь одни развалины с дымящимися головёшками и, завернув в какую-то первой попавшуюся дерюжку — того на извозчике отвезли на нашу конспиративную квартиру, где я до этого встречался с Комиссаровым.

Лечил «потерпевшего» фельдшер из проходившей мимо воинской части — который задержавшись на пару дней и, получив бакшиш за усердие, отправился её догонять. Для прислуживания же, буквально только что, нашли среди беженцев глухонемую еврейскую бездетную пару. До этого мои телохранители ему пайку приносили, да из-под него парашу выносили — канализации в Могилеве не было.

— Спит? — спрашиваю у Спиридовича, который при Джентльмен-капитане, буквально дневал и ночевал — поняв какой ценный экземпляр попал в наши руки.

— День и ночь дрыхнет, Ваше Величество, — кивнул головой тот, — должно быть — нервы…

Ну, ещё бы!

— Назвался?

— Нет…

— Встречи с британским посланником требовал?

Спиридович, развёл руками:

— Тоже нет…

— А о чём тогда говорит?

— Да, ни о чём…

Зимин добавил, хотя его не просили:

— Ругается только шибко, как киевский ломовой извозчик! Хорошо, хоть не буянит уже — смирился…

Присаживаюсь у изголовья кровати… Ну и, видон!

Железной маски, видать не нашлось и, на голову узника — для затруднения опознания, надели кожаный мешок с несколькими функциональными отверстиями — одно из которых, служило для медобработки того места, где у остальных людей находится левое ухо. Сильно разило то ли — дёгтем, то ли — креозотом… Чем-то непонятным, короче.

На мой недоумённый вопрос — почему не перебинтовано, Зимин ответил:

— Фельшар сказал, что на воздухе оно быстрей подсохнет и заживёт…

— Ну, фельдшеру видней — он на крестьянских клячах, видать, насобачился.

Наклонившись, осмотрел телесные повреждения внимательно сам: кое-какие понятия по медицине имею — все плакаты на стенах в нашей поликлинике, завсегда внимательно перечитывал и брошюрки на столах перлистывал…

Ну, ничего: откушено достаточно аккуратно, рана вроде — «чистая», без гноя. Заражения нет — я регулярно зубы чищу, а после каждого приёма пищи тщательно споласкиваю рот. Стоматология то, здесь та ещё: даже «власть придержавшим» — лучше с ней, как можно реже связываться!

Брезгливо поморщившись — от обитателя узилища уже довольно густо фонило немытым телом, толкаю того в плечо:

— Сова, вставай — медведь пришёл!

Открывает глаза, привстал и в ужасе лёжа весь пообобрался, подтянув колени к самому подбородку.

— Вижу узнали, да? Ну, тогда представляться не буду… А, извините, как мне Вас звать-величать?